И за мной очень прилежно следят. Ведь я был в дружбе с казненным недавно кабинет-министром Артемием Петровичем Волынским. Единственная вина его в том, что выступил на заседании против помощи Польше, вечно нам враждебной. А именно о такой помощи хлопотал Бирон!
Волынского схватили. Этого честного государственного мужа обвинили в измене и бог еще знает в чем! Приплели и такую вину, как избиение придворного пиита Тредиаковского. Долго пытали Артемия Петровича, отсекли руку, а затем и голову. А вместе с ним побили немало видных вельмож. Я ожидаю каждый день и час, что и за мной явятся. Вот! А ты наделал шума в Москве своим дурацким поездом наемных карет. Мне нельзя бывать в столице. Тебе можно. Тебе надо жениться на этой немке. Она родственница фельдмаршала Миниха. Это хотя бы отчасти снимет с меня опалу.
— Батюшка, все, что угодно, только не это! — воскликнул Пьер. — Я не могу жениться не по любви!
— Для любви бывают любовницы! Знатные люди женятся чаще всего по политическому расчету. Возьми во внимание всех царских особ! Кто из них женился по любви? Да что царские особы, даже рабы-крестьяне женятся сообразно разделу имущества или из других меркантильных соображений. А здесь речь идет не о деньгах, здесь дело идет — о моей чести, даже о жизни моей! И ты не хочешь помочь?
— Не могу, это свыше моих сил! — отвечал упавшим голосом Пьер.
— Вот как ты благодаришь меня за мое доброе к тебе отношение! — воскликнул старый князь. — Мало тебе парижских куртизанок, ты и здесь решил ехать на перекладных…
Два месяца Пьер не выходил из пьяного загула. Бесполезно было с ним говорить о делах. Князя и княгиню в эти месяцы Томас почти не видел. Он сидел в своей комнате и читал книги из княжеской библиотеки. На обед его теперь приглашали не в дворцовую столовую, а в нижний этаж, где харчевались слуги. Это было унизительно и до слез обидно. Он чувствовал себя зверьком, попавшим в капкан. Он не имел денег нанять экипаж, он не знал города, не знал языка. Он тысячу раз пожалел о том, что не раздобыл во Франции рекомендательные письма к осевшим в России соплеменникам. Такие письма, наверное, он добыл бы перед отъездом из Парижа. Но он был так самонадеян, так верил в помощь Пьера Жевахова!
Между тем зима сошла на нет. За окном буйно зазеленели кустарники и зажелтели вербы, словно армия гномиков зажгла свои желтые свечи. Снега стаяли, и солнце плескалось в лужах.
И вот его друг во время одной из пьяных оргий простудился и слег в постель. Теперь он лежал обложенный компрессами и грелками в своей спальне, и возле него хлопотали доктора. Вскоре Томасу удалось остаться с Пьером наедине. Томас мог с ним поговорить. Он просил денег взаймы и адрес какого-нибудь француза, проживающего в Москве или в Петербурге.
— Наплюй ты на своих французов! — отвечал Жевахов. — Москву ты уже посмотрел, теперь пора тебе посмотреть и мое имение.
— Но, друг мой, я ведь должен найти прочную опору своего существования, — с грустью ответил Томас.
— Да я обещал тебе помочь через моего отца получить должность. Но обстоятельства переменились. Отец в опале. Более того, он теперь гневается на меня из-за того, что я не хочу жениться по его выбору. Я и пил-то с горя. Понимаю, что я вел себя как скот бессловесный. Но я исправлю вину. Ей-богу!
И лучше тебе теперь не искать своих французов. Императрица и Бирон всюду ловят французских шпионов. Вышла в Париже и печатается в других странах книжка «Московские письма». В сей книге автор разделывает в пух и прах и Бирона, и императрицу Анну Иоанновну, всё правительство, наши дикие нравы и жестокие застенки. Говорят, что автор — итальяшка Франциск Локателли. Но он не мог знать в таких подробностях тайны нашего двора. Я слышал от верных людей, что книгу эту ему продиктовал покойный Волынский. За это его и казнили, а вовсе не за избиение поэта Тредиаковского, как думает мой бедный родитель. Сейчас агенты подозрительно смотрят и на всех французов. Чего это они в своих Парижах крамольные книжки печатают?
Нынче агенты Бирона еще следят и за царевной Елисаветой, которая была невестой вашего Людовика, и они распускают слухи, что она якшается с французами. Этим хотят погубить принцессу. Могут заточить в монастырь или еще что похуже с ней сделать.
Лучше тебе сейчас забыть, что ты француз. Поедем в имение. На природе легче думается. Может, постепенно инквизиция обожрется кровью и устанет. Тогда я напишу письма некоторым своим друзьям. Может, где-то тебе хорошую должность подыщем. А пока мы подышим свежим деревенским воздухом. Согласен?
Томас согласился. Почему не узнать еще одну из сторон российской жизни?
Карета только выехала из Москвы, а на колеса намоталось столько грязи, что форейторам, вознице и Федьке-казачку приходилось то и дело прыгать по колено в грязь и помогать вращению колес руками.
В дороге их нагнала странная колымага с тремя крестьянами. В колымагу были впряжены цугом три немецкие лошади. Жевахов выглянул из кареты и крикнул:
— Эй вы! Помогите карету вытащить!
Мужики ничего не ответили, они и не подумали помочь, но остановили лошадей. Выжидали. Тронулась карета Жевахова, поехала за ней и колымага. Так эти непонятные люди и ехали вслед за каретой Жевахова, до самого его имения. И вдруг словно сквозь землю провалились.
В деревушке Ибряшкино за каретой Жевахова побежали мальчишки и девчонки, причем дети обоего пола до десяти лет были без штанов, в одних грязных и рваных холщовых рубахах. Все кричали:
— Князь приехавши!
На возвышенном месте стоял деревянный двухэтажный барский дом с колоннами. Из дверей дома выскочил длинный, лохматый, плешивый, синеглазый человек. Он кланялся, держа в руке весьма пыльный парик, который не успел надеть.
Пьер Жевахов коротко пояснил Томасу:
— Управляющий Еремей, пьет, скотина!
Челядь перетащила из кареты в дом бутылки с шампанским. Жевахов предложил выпить с устатку. Велел Еремею отнести корзину с шампанским к водопаду.
— Что? Здесь есть водопад? На равнине? — удивился Томас.
— Есть, мой друг! Если князь Жевахов хочет, чтобы был водопад, он тотчас является. Ну не такой, как африканская Виктория или же американская Ниагара, но все же — водопад!
Они пошли вслед за Еремеем, который хмуро тащил с собой корзину с бутылками. Зашли в беседку, к которой примыкала небольшая рукотворная скала, сложенная из привезенных специально для этого камней. Жевахов раскупорил шампанское и сказал:
— Вот! А закусывать будем устерсами[4].
— Почему же устерсами?
— Потому что нет фруктов. Я с этого Еремея шкуру сниму.
